Платон «апология Сократа»
Один из первых текстов, написанных и опубликованных Платоном, относятся к жанру речи: Апология — судебная речь.
Апологию, самый ранний опубликованный Платоном текст, разумно датировать концом 90-х: вероятнее всего, в ней следует видеть реакцию Платона на Обвинение Сократа, написанное софистом Поликратом в 393 году, и на комедию Аристофана Женщины в народном собрании, поставленную в 392 году.
В Апологии нет диалектики как науки. Все случаи употребления форм глагола διαλέγεσθαι в Апологии (19d3, 19d5, 21a5, 33a8–9, 38a4, 41c3) не позволяют предположить, будто Платон хотя бы намекает на техническую искушенность своего Сократа в искусстве рассуждений: основная установка Платона в Апологии не позволяла ему рисовать образ Сократа, искушенного в красноречии, поскольку Сократ Апологии ничего не знает и прежде всего не умеет говорить; но и помимо этого видно, что Платона в Апологии гораздо больше занимает то, что исследует и доказывает Сократ (мнимую мудрость мнимых мудрецов и подлинную мудрость одного только Бога), а не то, как он это делает, — именно поэтому ни одна процедура проверки мудрости не изображена.
Когда Платон готовил Апологию к публикации и хотел дать яркий и убедительный ответ Поликрату, его гораздо более занимала собственно литературная задача: написать судебную речь не хуже речей известных логографов, уже научившихся подражать речам простецов, впервые столкнувшихся с необходимостью публично выступать в суде; поэтому хотя Сократ в Апологии и говорит о своей риторической неискушенности, сама Апология представляет собой блистательное литературное произведение, причем не в последнюю очередь как раз благодаря тому, что Платон весьма искусно создал образ Сократа, неискушенного в ораторском искусстве.
В Апологии, то есть в рамках судебной речи, Платон дает также два примера того, как Сократ задавал вопросы: таковы разговор с Каллием о необходимости воспитывать сыновей и разговор с Мелетом, воспроизведенный Платоном в силу того, что афинское судопроизводство позволяло ответчику задать вопросы обвинителю.
В беседе с Каллием о его сыновьях (20а4–b9) Сократ по личной инициативе делает именно то, чем ex officio занимались софисты, а именно, показывает необходимость учить детей: он не очень деликатно, но вполне выразительно сравнивает их с жеребятами и телятами, но в результате выясняется, что Каллий и без вразумления со стороны Сократа уже нанял для своих сыновей заезжего софиста Эвена с Пароса, так что для проведения протрептических процедур у Сократа нет повода.
Вопросы к Мелету ярко демонстрируют иронию Сократа и его остроумие, но никак не обнаруживают некой специальной техники, позволяющий выделить из Апологии данный пассаж как не соответствующий судебной речи: Сократ обвиняет своего обвинителя Мелета в том, в чем обвинитель Мелет обвиняет его (24с4–5), ссылается на невероятность того, что утверждает обвинитель (25b7–c1; 25d8–e6), обнаруживает неправильную оценку обвинителем своих действий (25е6–26а1), указывает на необоснованность вызова в суд (26а2–7), ссылается на то, что выдвинутые обвинения относятся к другому человеку (26d6), показывает, что обвинитель не уважает суд и смеется над ним (27а7) и что у обвинителя отсутствуют свидетели (34а3–6). Усмотреть в этом пассаже отражение некоего продуманного и разработанного для школы сократического метода, на мой взгляд, никак нельзя.
Слова ἔλεγχος и ἐλέγχειν в Апологии также еще не являются терминами, а использованы в своих обычных значениях: ἔλεγχος — «проверка», «отчет», а ἐλέγχειν — «проверять», «требовать отчета».
В Апологии можно найти новую концепцию эленхос-опровержения, в точности соответствующего определению эленхос в Софисте, что вполне согласуется с подходом Робинсона. Но мне не кажется сколько-нибудь корректным рассматривать Апологию исходя из Софиста, да еще на том основании, что, мол, Платон сознательно отразил в Софисте ситуацию V века и дал понять, что уже Сократ, его современники и предшественники использовали этот метод. Платон пользуется глаголом ἐλέγχειν в его обычном значении «проверки» и после «Софиста», где софистическое и философское понимание этого термина рассмотрено им наиболее подробно. Рассуждая в Законах о средстве проверять трусость и храбрость граждан, Афинянин советует проверять их в состоянии аффекта (Legg. 648b8: ἐλέγχων ἐν τοῖς παθήμασιν); возможность ввести обычай сисситий для женщин вызывает недоверие, хотя это подтверждено на деле (839d1: ἐλεγχθὲν δ’ ἔργῳ); запись предписаний относительно законов всегда будет подтверждать правильность их толкования (891а1–2: …ἐν γράμμασι τεθέντα, ὡς δώσοντα εἰς πάντα χρόνον ἔλεγχον); граждане должны изобличать поддельные товары (917d4–5: μὴ ἐλέγχων… ἐλέγξας) — разумеется, не с помощью эленктического метода.
18d4–6: Сократ называет тех, кто клеветнически обвинял его из зависти, и тех, кто им поверил, совершенно недосягаемыми: их нельзя вызвать в суд и проверить их обвинения, так что ему, защищаясь, приходится сражаться с тенями требовать отчета в отсутствие ответчика (οὐδὲ γὰρ ἀναβιβάσασθαι οἷόν τ’ ἐστὶν αὐτῶν ἐνταυθοῖ οὐδ’ ἐλέγξαι οὐδένα, ἀλλ’ ἀνάγκη ἀτεχνῶς ὥσπερ σκιαμαχεῖν ἀπολογούμενόν τε καὶ ἐλέγχειν μηδενὸς ἀποκρινομένου).
21b9–c1: узнав об оракуле, назвавшем его мудрейшим, Сократ пришел к одному из тех, кто казался мудрым, — не для того, чтобы изобличить этого казавшегося мудрым человека, а чтобы проверить оракул (ὡς… ἐλέγξων τὸ μαντεῖον), указав на того, кто мудрее его.
22a7–8: Сократу пришлось потрудиться, чтобы оракул не остался без проверки (ἵνα μοι καὶ ἀνέλεγκτος ἡ μαντεία γένοιτο).
39c7: осудившие Сократа на смерть надеются избавиться от необходимости давать отчет о своей жизни (διδόναι ἔλεγχον τοῦ βίου).
При непредвзятом подходе к приведенным фрагментам, я думаю, совершенно очевидно, что в них отсутствует некое специально «сократическое», школьное, техническое употребление слов ἔλεγχος и ἐλέγχειν в смысле изобличения некорректности некоего утверждения с целью убедить собеседника исправиться, осознав свою неправоту. Но есть еще два контекста, на которых нужно остановиться специально. А именно, Сократ обращается к афинянам и призывает их заботиться о разуме и истине, а также о том, чтобы душа у них была как можно лучше; а ежели кто скажет, что он и так заботится, того, говорит Сократ, «я не отпущу сразу, и не уйду от него, поговорю с ним, и расспрошу его и проверю, и если в результате я решу, что добродетели у него нет, а он говорит, что есть, я побраню его…».
Последовательность «поговорю, расспрошу и проверю» совершенно естественна для того образа, который рисует Платон в Апологии: образа заботливого старшего брата или отца; в отличие от той концепции проверки, которую позднее будет развита в Академии, эленхос в Апологии не содержит самого главного: проверять не того или иного человека (или оракул), а проводимое рассуждение. Вот почему в Хармиде (середина 370-х) так возмущается Критий, упрекающий Сократа в том, что он нарушает собственное правило и проверяет его, Крития, а не то, чему посвящено проводимое рассуждение. К этой установке Сократа в тогдашней Академии привыкли, потому что уже в Протагоре (середина — вторая половина 80-х) Сократ подчеркивает, что ему безразлично, придерживается отвечающий того или иного мнения или нет: Сократ исследует само рассуждение, хотя иной раз попутно он исследует и себя, вопрошающего, и того, кто отвечает.
Но Апология была первой платоновской публикацией, то есть первым текстом Платона, который вышел за пределы аристократического клуба, где Платон мог излагать все что угодно, в частности, свои концепции государства, придавая им тем самым публичный характер. Сократ Апологии еще никак не может придерживаться той установки, которая появляется у Платона значительно позднее, потому что он занят принципиально иным: он проверяет оракул и, разумеется, убеждается в его истинности.
Относительно ремесленников Сократ заранее уверен, что они знают много хорошего, и вообще нельзя не заметить, что Сократ Апологии далек от интеллектуалистского снобизма, практически целиком сосредоточен на этической проблематике и подчеркнуто демократичен: он, в частности, убежден, что люди попроще обладают большей разумностью. И мы видно также, что проверки Сократа еще не несут протрептической функции, которую эленхос впервые будет выполнять в Хармиде, развитом рамочном диалоге, написанном в уже функционирующей Академии не ранее 70-х годов.
Помимо этого Сократу по существу нет необходимости проверять себя и свои поступки, потому что все, что он делает, внушено ему богом, который не лжет и постоянно — в том числе и во время процесса — его опекает. И хотя Сократ говорит, что бог предписал ему жить, занимаясь философией и исследованием себя и других, но результат исследования себя состоит в признании своего незнания и потому исключает проверку неких логических процедур; точно так же Сократ остается в уверенности, что в течение всей жизни вел себя достойно. Знание собственного незнания не мешает Сократу утверждать, что он всегда говорит правду и что он — пусть на самую малость — мудрее любого другого, что он сопоставим с героями, павшими под Троей, в частности, с Ахиллом, что он правильно ведет свою защиту и заслуживает бесплатных обедов в пританее… За всеми этими рассуждениями нет того, что будет служить весьма значимым фоном для платоновских диалогов более позднего времени: школы и постоянных занятий, требующих определенной методики и готовности по всей форме отвечать за сделанные утверждения.
Поэтому когда Сократ говорит, что после его казни у афинян будет много «проверяльщиков» (39d1: οἱ ἐλέγχοντες), которых он до сих пор сдерживал, за этим словом также нельзя усмотреть некий технический смысл: Сократ Апологии весьма убедительно говорит о том, что он никогда никого и ничему не учил, поэтому Платон не мог иметь в виду под «проверяльщиками» армию вышколенных «сократиков», вооруженных эленктическим методом, который разработал их учитель. Из Апологии ясно, что прежде всего это молодые люди из богатых семейств, располагающие досугом для такого рода баловства (23с2–3: οἱ νέοι… οἷς μάλιστα σχολή ἐστιν, οἱ τῶν πλουσιωτάτων).
О том, что ἔλεγχος и ἐλέγχειν для Платона в Апологии не термины, можно судить еще и потому, что он наряду с ними в самых ответственных местах, то есть при рассказе о проверке, использует в качестве синонимов другие слова и выражения. Вознамерившись проверить оракул (21с1: ἐλέγξων τὸ μαντεῖον), Сократ рассматривает (21с3–4: διασκοπῶν… τοῦτον… πρὸς ὃν… σκοπῶν) некоего политика и пытается показать ему (21с7–8: ἐπειρώμην αὐτῷ δεικνύναι), что он мнимый мудрец; но и оракул, который Сократ только что проверял, он чуть ниже рассматривает (21е6: σκοποῦντι τὸν χρησμὸν), а людей — исследует (22а4: ζητοῦντι); поэтов Сократ начинает расспрашивать о смысле их произведений (22d4: διηρώτων ἂν αὐτοὺς τί λέγοιεν), и он уверен, что ремесленники знают много хорошего (22d1–2: τούτους δέ γ’ ᾔδη ὅτι εὑρήσοιμι πολλὰ καὶ καλὰ ἐπισταμένους); в целом о своих испытательных трудах Сократ говорит как о некоем исследовании (22е6: ἐκ ταυτησὶ δὴ τῆς ἐξετάσεως; ср. 23с4–5: …ἐξεταζομένων τῶν ἀνθρώπων… ἐπιχειροῦσιν ἄλλους ἐξετάζειν).
Итак, в Апологии не сталкнешься даже с намеком на эленхос как на развитую школьную процедуру опровержения некоего утверждения, проводимого, в частности, с целью обратить опровергаемого собеседника к философии.
В Апологии истина дана Сократу вне диалектических процедур: сила Сократа — не в вопросах, а в речах и поведении.
Рассмотрение текста Платона позволяет предположить, что в это время Платон преимущественно занят публикацией речей, полемически заостренных против современных ему софистов (в частности, против Поликрата, Антисфена, Эсхина). В это время Платон не занят разработкой эленктической техники, хотя современные ему софисты очевидно упражняются в ней (в частности, эленктические мотивы несомненно были у Эсхина). У Платона диалог Сократа с Каллием в Апологии не знает не только эленктики, но и связанных с эленктикой протрептических мотивов: в этом тексте как Платонов Сократ, так и сам Платон менее всего похожи на школьных учителей, подвергающих испытаниям потенциальных учеников и их родителей, поскольку и Платонов Сократ принципиально ничему не учит, и у Платона еще нет школы.
Блистательно начав литературное творчество c Апологии, Платон в этой и последующих речах с легкостью демонстрирует свое очевидное превосходство над Поликратом, Антисфеном, Эсхином и, вероятно, другими софистами, писавшими о Сократе; при этом он охотно откликается на развиваемые софистами темы и жанры, но покамест не на технику их бесед.